Биньямин оказался красивым мужчиной лет шестидесяти, с крупными чертами лица и волнистой, совершенно седой шевелюрой. Эдакий израильский Ричард Гир предпенсионного возраста... В его довольно тесном кабинете на пятом этаже генерального штаба под потолком горела тусклая неоновая лампа. Другая, настольная, освещала завал бумаг, факсов и бланков, покрывающих всю немалую поверхность дубового начальственного стола. На одном из бланков я заметил армейский гриф "несекретно" — таким маркируют обычно конверты с повестками резервистам и другую продукцию военной бюрократии. Ближайший ко мне факс — с темным пятном, образовавшимся явно от соседства с настольной лампой, начинался эмблемой Израильской ассоциации компьютерных пользователей. Когда-то и я получал факсы с такой же шапкой, заплатив этой конторе сто шекелей с матвеевской подачи... Окно во всю стену, с высоко закатанными жалюзи, открывало панораму Еврейского университета, с многоступенчатыми сотами общежитий и каменистым склоном горы Скопус, сходящей в направлении Ореховой впадины. Пейзаж был почему-то подкрашен в неестественно желтый цвет; я не сразу сообразил, что его добавляет примесь амальгамы в оконном стекле. Снаружи это окно должно выглядеть зеркальным. На двери кабинета, куда провел меня Рафи, я не заметил никакой таблички.

— Садись, Соболь, — сказал Биньямин, жестом указывая на единственный в комнате стул — металлический, обтянутый дешевым дерматином, как в университетской столовой. Я опустился на мягкое сиденье, и мне сразу захотелось спать. Похоже, он это заметил.

— Сейчас нам сделают хороший арабский кофе с кардамоном, — сказал Биньямин с интонацией настолько отеческой, что мне она показалась просто фальшивой. — Могу себе представить, как ты сегодня устал.

— Не можете, — вяло ответил я. — Я и сам не могу себе этого представить.

Биньямин посмотрел на меня долгим, испытующим взглядом. Я отвел глаза и уставился на портрет нового главы правительства, висевший почти под самым потолком. Выражение лица Шмулика на этом известном портрете было какое-то кровожадное, особенно если смотреть снизу и в полутьме: глаза прищурены, губы приоткрыты и в углу рта хищно блестит остроконечный верхний резец. Я никогда раньше не замечал, что премьер-министр выглядит на этой знаменитой фотографии столь зловеще. Интересно, замечал ли это Биньямин, когда выбирал портрет — если, конечно, он его выбирал...

В комнату вошел сухощавый болезненного вида мужчина лет тридцати, в больших стрекозиных очках, с круглым бронзовым подносом, на котором дымились две чашечки турецкого кофе, с двумя стаканами воды. Подождав, пока Биньямин расчистит место на своем столе, вошедший поставил туда поднос и, смерив меня взглядом, произнес вполголоса довольно странную фразу:

— Просят утвердить операцию "Освальд". Четыре к одному.

— Ждем до полуночи, — быстро ответил Биньямин, отхлебнув горячего кофе. — Пострелять мы всегда успеем.

— Гражданская война? — спросил я, когда незнакомец бесшумно вышел из кабинета, оставив нас наедине.

— Надеюсь, нет, — серьезно ответил Биньямин. — До полуночи все еще сто раз изменится.

Но в голосе его я не услышал уверенности.

— А в чем, собственно говоря, дело? — спросил я. — Ваши отношения с БАМАДом входят в баллистическую фазу?

— Ты же все читал, — сказал Биньямин, — операция "Кеннеди" должна была быть отозвана уже после того, как БАМАД убрал Кравеца и Маркмана с Вернером...

— Кравец — это тот молодой охранник, который кричал на площади про холостые пули?

— Ну да, он самый.

— А кто такие Маркман и Вернер?

— Маркман был врачом в больнице "Ихилов". Он не был посвящен в заговор, но дежурил в ту ночь по лаборатории и случайно обо всем узнал. БАМАД убрал его после того, как Маркман попытался установить контакт с корреспондентом CNN в Иерусалиме. А Вернер был кинолюбитель, который снял покушение на видеопленку...

— Ту самую пленку? Разве ее сняла не Рита Кауфман?

— Риту наняли мы, чтобы она выдала себя за автора пленки — после того, как нам удалось заполучить копию. А снял эти кадры Йоси Вернер, работник одной компьютерной фирмы в Герцлии. Они первый раз пытались его убрать прямо там же, на площади, и он ушел в глухое подполье. Наши люди тоже его видели на балюстраде городского парка, с камерой в руках, так что три недели ЯМ и БАМАД охотились за ним ноздря в ноздрю. Но он хорошо прятался, и найти его удалось только тогда, когда он ночью проник в здание одной киностудии в Тель-Авиве, чтобы размножить пленку. Люди БАМАДа застрелили Вернера и забрали кассету. Если бы они успели тщательно обыскать студию, то нашли бы и оцифрованные куски записи, которые Вернер успел сохранить на оптическом диске студийного компьютера. Но наши спугнули их, так что БАМАДу пришлось смыться, и мы завладели примерно шестью минутами записи. Мы предложили Рите Кауфман, которая работала техничкой в нашей кинолаборатории, смонтировать эти кадры и выдать за свою собственную работу. Риту БАМАДу убрать не удалось: мы приставили к ней постоянную охрану.

— А зачем вам вообще нужна была эта пленка?

— После того как погибли Кравец, Вернер и Маркман, вступило в действие распоряжение главы правительства об отзыве операции "Кеннеди". И пленка была первым нашим залпом. Она опровергла все показания заговорщиков на комиссии Шабтая о том, как произошло убийство. На пленке, кстати, видно совершенно отчетливо, что пули холостые: в сцене стрельбы нет ни крови, ни кусков материи... До этого видно, как и кто помогает убийце подойти поближе к лимузину.

— А вы не могли просто пойти в прессу и обо всем рассказать?

— С точки зрения и нашей прессы, и ее читателей, никакой организации ЯМ не существует. Мы все получаем зарплаты в других местах и связаны государственной присягой, которая не позволяет никому из членов организации — ни сейчас, ни в будущем — разглашать сам факт ее существования. Так что напрямую связаться с прессой для нас не так просто. Для этого нужны подставные лица, которые бы не имели никакого отношения к нашей организации. Такие, как Рита Кауфман или твой друг Матвей. Который стал у нас ключевым игроком. Но ни Матвей, ни Рита, выполняя наше задание, не знали ничего про ЯМ. Рита и сейчас не знает: официально ее лаборатория прикреплена к учебному телевидению. Я ума не приложу, что заставило Первого рассказать Матвею про нашу организацию.

— Я думаю, что Первый, как вы выражаетесь, потому и загрузил Матвея информацией, что, с его точки зрения, Матвей был уже трупом, когда ступил на Длинный остров. Тактика Шарлоты Корде...

При этих словах Биньямин посмотрел на меня вопросительно. Видимо, этот эпизод французской революции остался за пределами его школьной программы.

 — Когда Шарлотта Корде пришла к Марату, то она сначала назвала ему имена всех влиятельных граждан своего города, которые участвовали в заговоре против Конвента. Предала всех своих товарищей и даже кое-кого из родных. А после этого у нее уже не было выбора, кроме как убить его, чтобы он, не дай Бог, не воспользовался полученной информацией. Я думаю, что Первому просто жалко было убивать Матвея. А после того как он ему столько всего рассказал, убийство стало уже не просто заметанием следов преступной авантюры, а большой государственной необходимостью в порядке защиты интересов национальной безопасности...

— Тонко, — кивнул Биньямин, — тонко, и очень в стиле Первого. Он действительно предпочел бы сдаться на милость обстоятельств и подчиниться высшей государственной необходимости, вместо того чтобы брать на себя бремя такого решения. Он сто раз это делал. Но тут уж я должен тебя заверить: Первый не отдавал распоряжения об убийстве Матвея. Более того, он отдал совершенно противоположный приказ: выпустить Матвея беспрепятственно и с острова Чунг Чау, и из Гонконга. Другой вопрос, что его приказов никто на Длинном острове давно уже не принимает. У головорезов Джибли — своя шкура, которую они сейчас спасают, убирая каждого, кто слишком много знал. Что бы там ни думал Первый номер и что бы он им ни приказывал. Матвей еще не успел дойти до пристани, когда они уже взорвали катер на рейде, убили нашего несчастного Хонга и его матросов. Надо сказать, что твой друг спутал им все карты, когда его не оказалось на том катере. Но они, к сожалению, довольно скоро поняли свою оплошность: Матвей только еще высадился с парома на Сентрале, а они уже снова за ним охотились. Он правильно догадался не ехать в аэропорт, потому что там его ждали. Но полностью исчезнуть от них ему не удалось. К ночи они выследили его в пансионе, где он снял комнату...

Я все это читал в репортаже Матвея, но перебивать не хотелось. Тем более что с этого места рассказ подошел вплотную к событиям, которые не попали в статью.