Катер оказался внушительных размеров судном с экипажем из трех немногословных молодых китайцев, похожих друг на друга, как однояйцевые близнецы. Хонг отдал им несколько распоряжений, и двое скрылись в трюме, а третий начал отвязывать канат от береговых шконцев. Управился он с этим молниеносно — я даже не успел заметить, как он распустил главный узел, а катер уже отошел, пеня лазурную воду, от причала. Наш путь лежал на юго-запад, мимо берегов острова Гонконг, мимо Ламмы, в сторону Лантау. Длинный остров — Чунг Чау, как он называется на кантонском диалекте, на самом деле не такой уж длинный, если учесть, что общая его протяженность не достигает двух с половиной километров. Он расположен в полутора часах плавания от пристаней Каулуна, если по совету, вычитанному мной в брошюре туристической ассоциации, преодолевать это расстояние на трехпалубном городском пароме. Но наш катер, как сообщил Хонг, доберется туда за сорок минут. Мне, объяснил он, предстоит сойти с катера на старинной заброшенной верфи, к северо-востоку от залива Тун Ван, где причаливает паром. Оттуда мой путь лежит к даосскому храму Пак Тай, выстроенному здесь отшельниками в конце восемнадцатого столетия в честь Императора Темных Небес.

— При храме, — объяснил мне Хонг, — есть вегетарианская столовая. Не Бог весть какая кухня, да и народу не слишком много в это время года: фестиваль на острове начнется только весной. Но ваш человек бывает там каждый день около полудня. Он пьет чай с цветами пизанга, ест плоды личи и кантонские вафли и общается с монахами. Одним из которых сегодня станете вы.

— Мне придется переодеться в даоса? — удивился я неожиданному повороту сюжета.

— Разумеется, — сказал господин Хонг, — вам же не хочется, чтобы охрана вас вычислила раньше времени? Вы наденете монашеский халат, зайдете в храм Императора Темных Небес, подожжете у внутреннего алтаря пару палочек с благовониями, помедитируете минут пятнадцать над умной книжкой, а потом пойдете в столовую — она находится во дворе, позади храма, и займете там столик в углу, под деревянной галереей.

— А где я возьму даосский халат и умную книжку?

Усмехнувшись, господин Хонг протянул мне пластиковый пакет, в котором я нашел легкий шелковый халат темно-коричневого цвета с белым плетеным льняным поясом и тонкую брошюрку, принадлежащую, как не трудно было догадаться заранее, перу Лао Цзы. Я раскрыл ее наугад на пятидесятой главе:

Человек вливается в жизнь
и выливается в смерть.
иные исполнены жизни;
иные опустошены смертью;
иные цепляются за жизнь и от этого гибнут,
Ибо жизнь есть абстракция.
Те, кто исполнены жизни,
Да не убоятся тигра и носорога в чаще,
Да не оденут щита и кольчуги в битве;
Носорог не найдет на них места,
чтобы воткнуть свой рог,
Тигр не найдет места своим когтям,
А воин — оружию своему,
Ибо смерть не находит в них себе места.

Подходящая цитата, ничего не скажешь. Хонг, суеверный как всякий порядочный житель Гонконга, резко отшатнулся от меня, когда увидел, на какой странице открылась мне священная книга Дао. Я рассмеялся.

— А книгу И Чинь вы с собой не возите? — спросил я, — а то б погадали сейчас на Книге Перемен...

Мое веселье почему-то не оказалось заразительным. Впрочем, Хонг довольно быстро совладал с собой и придал лицу строгое, непроницаемое выражение. А я подумал вдруг, что в юношеские дни моих собственных астрологических упражнений знамения слепой судьбы не вызывали у меня таких всплесков иронии. Правда, астрология — это не простое гадание, основанное на случайно выпавших цифрах. Кости можно бросить десять раз подряд и десять раз получить разные картины будущего. И книгу И Чинь можно открывать на разных местах, обесценивая тем самым достоверность предыдущей находки. А натальный и прогрессивный гороскоп для каждого отдельного человека в каждый отдельный момент времени остаются прежними, сколько раз их ни составляй. Можно, конечно, спорить о том, насколько они при этом достоверны, вернее, о достоверности каждой отдельной интерпретации, которую мы им даем. Я пожалел, что забросил в свое время астрологию.

Катер меж тем все больше удалялся от берегов Каулуна, огибая с востока побережье острова Гонконг. Поросшие тропическим лесом горы, перечеркнутые во многих местах серыми нитями автострад, скрыли от нас сгрудившиеся (вокруг главной гавани небоскребы Сентрала и виллы, обступившие пик Виктории... Кое-где из сплошных зеленых зарослей торчали, причудливо чередуясь, одинокие пагоды и опоры линий электропередач. По правому борту вдали в утренней дымке угадывались ломаные очертания берегов Лантау. Впереди Смутным пятном обозначился остров Ламма, который нам предстояло пройти левым бортом. Судя по карте, до Длинного острова оставалось не более семи километров.

— А что мне делать с моей сумкой? Оставить на катере?

— Нет, конечно, возьмите ее с собой, — сказал Хонг. — Мало ли что...

— Странное это, наверное, будет зрелище. Даос с кудрявой головой, в джинсах и кроссовках, да еще и с израильской армейской вещевой сумкой через плечо, — заметил я. — На месте любой охраны я бы из пулемета косил таких даосов. Причем еще на рейде...

— Там и не таких видали, — заверил меня Хонг, — есть негры, есть русские, американцы, поляки... Кто с сумкой, кто с рюкзаком, а кто и с палаткой... Если всех косить на рейде, в гавань потом не войдешь.

— Ладно, прорвемся. А что такое этот ваш "всякий случай", о котором я все время слышу?

— Не хочу гадать, — искренне ответил Хонг, — но всякое может случиться.

— Например, вы меня высадите и уплывете?

— Например, нас засекут и обстреляют с берега.

— И что мне в этом случае делать?

— Поступайте по обстоятельствам. Если останетесь один, старайтесь все время держаться на людях. Избегайте пустых переулков и безлюдных мест. От храма довольно оживленная дорога ведет к главной пристани, оттуда вы можете паромом добраться до Каулуна, Сентрала, Лантау или Абердина. В крайнем случае, есть еще один паром до острова Пен Чау. Это, конечно, худший вариант. Но если нас засекут раньше времени, то главная задача будет скрыться с Длинного острова. Куда угодно. И как угодно.

— А что мне делать на острове Пен Чау?

— Бежать дальше. Пересесть на кайдо, такой небольшой местный паром, который идет до монастыря молчальников на острове Лантау.

— А на Лантау что?

— Оттуда каждые полчаса паром до Каулуна.

— Вы что, серьезно собираетесь меня бросить на Длинном острове? — спросил я.

— Нет, мы собираемся вас забрать. С той же верфи, на которой высадим. Но стоит предусмотреть все возможные варианты. Вот, возьмите.

Хонг By протянул мне плотный бежевый конверт маниловой бумаги. Я вывалил его содержимое себе на колени. Там был австралийский паспорт на имя Стенли Маттуэя — с моей цветной фотографией! — билет до Тель-Авива через Токио и Москву, брошюра гонконгской туристической ассоциации "Острова Гонконга" и две тысячи местных долларов сотенными бумажками. "Там немного, но на похороны хватит", — пробормотал я себе под нос. Господин Хонг вопросительно на меня посмотрел.

— Поэзия, мистер Хонг, великая русская поэзия, — пояснил я, распихивая содержимое конверта по отделениям своего бездонного (остатки прежней роскоши), а потому пустующего (дань нынешним реалиям) сен-лорановского бумажника.

— О да, поэзия, — рассеянно кивнул он и вдруг указал на приближающуюся полоску берега. — Вот он, Длинный остров. Мы подойдем к нему с западной стороны. Скоро будем проплывать напротив поместья. Правда, с моря его не очень хорошо видно.