...Мне снилась утренняя драка. На этот раз я показал себя большим молодцом, легко замочил двоих и принялся обрабатывать третьего. Я бил его головой о стенку и после каждого удара спрашивал: "Кто тебя послал?" "Военная полиция! — орал он в ответ. — Военная полиция! Откройте!"

Пьяный кураж от красиво выигранного поединка не выветрился и после того, как, очнувшись, я понял, что крики "военная полиция!" и глухие удары — не сон. Я шел к двери, натягивая по дороге штаны, и соображал, не разобраться ли мне с армейскими вертухаями так же круто, как я это только что сделал с оперативниками БАМАДа.

Пришедшие за мной переростки были в форменных фуражках, которых не носят ни в одном другом подразделении ЦАХАЛа, кроме военной полиции и раввината. В первый момент они отшатнулись, как будто дверь им открыл ветеран вьетнамской войны, опоясанный пулеметными лентами. А выглядел я и вправду, что твой Рембо: армейские штаны, накачанный торс, мужественно подбитый глаз. Впавший было в зимнюю спячку алинин попугай вдруг вспомнил, чему его так долго учили люди и, бешено забив крыльями, принялся орать балладу про любовника русской королевы. Сама Алина приподнялась на постели и даже не пыталась прикрыть наготу. На людей с оружием она реагировала страшным криком: "Не позволю!". Я испугался, что у гостей сейчас просто сдадут нервы, и они начнут стрелять в этот вертеп веером от живота.

— Кого ищем, ребята? — спросил я, как можно дружелюбнее.

Ребята поняли, что боя не будет, и заметно расслабились. Один из них, откашлявшись, произнес протокольным тоном:

— Мы разыскиваем рядового резервистской службы Илью Соболя, личный номер 4709964. Предъявите документы.

Темнить и отнекиваться смысла не было. В любом случае военная тюрьма предпочтительнее казематов БАМАДа. Я сказал им:

— Считайте, что нашли. Дайте только одеться. И нечего пялиться на даму! Хватит с вас и попугая.

Я подошел к дивану, прикрыл Алину одеялом и, нагнувшись, произнес ей на ухо: "Все отлично. Мне дадут от силы неделю. Не пытайся пока ничего предпринимать. Я выйду — сам разберусь". Затем я оделся, сунул в карман сигареты и направился к выходу. Возле двери я обернулся. Алина сидела на диване, закутанная до подбородка в одеяло. Губы у нее дрожали. "Я страшно люблю тебя", — сказал я, повернулся и вышел, предоставив эти сукам самим закрывать дверь. Надеюсь, по-русски они не понимали.